«Бешеный волк» Н.Рагоза Только четыре волка из всей стаи пережили эту тяжелую зиму, и Черномордый был в их числе. Теперь, в июле, он опять кормил свой выводок, укрытый в Большом Гниловище, и опять, могучий и сытый, даже еще больше и сильнее, чем год тому назад, он безнаказанно опустошал стада окрестных деревень. Его хитрость делала его неуязвимым, а по силе никто не осмеливался соперничать с ним; он весил почти четыре пуда. На закате, когда кровавая полоса зари просвечивала между стволами деревьев, отбрасывая на землю длинные столбы теней, когда перекличка птиц, замолкая, уже переставала тревожить лесное безмолвие, Черномордый вышел на дорогу, огляделся и быстро побежал к опушке – там, знал он, скоро удастся добыть ему зайца, гуся или овцу. Но не успел он пройти и половины дороги, как в глубине леса заметил впереди небольшую рыжую собачонку. Встреча была необычна и неожиданна. Собаки не осмеливались так далеко уходить в лес; наверное, где-нибудь поблизости был человек, и Черномордый сошел с дороги в чащу и затаился. Но собачонка была одна. Довольно медленной, какой-то вихляющей походкой она бежала вперед по дороге, поравнялась с Черномордым, пробежала дальше; а человека не было ни слышно, ни видно. Волк был сыт, собака не казалась завидной добычей, и Черномордый на минуту остановился и подумал – преследовать ли ее? Но родовая ненависть волков к собакам, изменившим лесу и ставшим злейшими врагами своих же родичей, взяла верх над раздумьем. Пусть эта собачонка не нужна ему, как пища, но все равно он должен убить ее. И Черномордый быстро скользнул по следу собаки. Скоро он догнал ее, подошел близко и хотел уже напасть, но все поведение, весь вид собаки были так странны и необычны, что он невольно сдерживал вспыхнувшее в нем желание убийства. Собака, казалось, не замечала волка. Тощая, худая, она неуклонно бежала все вперед и вперед, опустив голову, с полураскрытым ртом, из которого свешивались длинные нити слюны, чуть заплетая задними ногами и поджав хвост. Казалось, что у ее бега нет цели, что она, словно заведенная пружинная машинка, бежит не глядя куда, и будет бежать, пока хватит сил. В помутневших глазах ее был написан страх, но не перед Черномордым, который шел в двух шагах позади нее, - она по-прежнему не замечала его. Какой-то странный, короткий и хриплый не то лай, не то вой раздался в то мгновение, когда собака, словно что-то заметив, метнулась в сторону и побежала скорее. И что-то зловещее было в этой ничтожной рыжей собачонке, трусившей по лесной дороге. Несколько минут Черномордый бежал за собакой, потом поравнялся с нею. Она повернула голову, увидала его, но не кинулась бежать в отчаянной и бесполезной попытке спастись, а сама бросилась на него. Ее прыжок был слаб и неверен, и волк, забыв о странной повадке собаки, перехватил ее еще в воздухе и своей огромной пастью вцепился ей в спину. Собачонка была так мала, что Черномордый легко оторвал ее от земли и поднял вверх. Его железные челюсти сжались; хрустнули и сломались ребра и позвоночник собачонки. Но одним мгновением раньше она, изогнувшись, достала зубами и впилась в верхнюю губу волка. Укус был ничтожен, и едва несколько капелек крови показалось на черной шкуре волка, когда, оторвав от себя собачонку, застывшую в последней хватке, он бросил ее на дорогу. С радостью удовлетворенной ненависти он взглянул на мертвого обезображенного врага, но такая добыча ничего не стоила, и он побежал обратно к опушке.прошо десять дней. Черномордый все так же грабил и убивал, наслаждаясь своей быстротой и силой, и действительно казалось, что никогда еще не был он сильнее, никогда удача так не покровительствовала ему. Могучая жизненность, отстоявшая себя среди тысячи невзгод и опасностей, била в нем кипучим ключом, и он не чуял, что уже носил в себе смерть. Что смерть, от которой так яростно отбивался он до сих пор, уже забрала его в свои безжалостные лапы и что конец, мучительный конец все близится, все близится… Жалкая, рыжая собачонка, которую волк убил в лесу, - она была бешеная. Укус в голову, самый опасный, передал ему страшную заразу, и она по тончайшим разветвлениям нервов все ближе и ближе подбиралась к мозгу, чтобы пропитать его и наполнить сознание страшными видениями. Черномордый был обречен, и ничто не могло спасти его. Был вечер, когда волк вышел на охоту, убил одного за другим двух зайцев и отнес их волчице. Потом он пустился искать добычи для себя. Уже наступила ночь, та темная безлунная ночь, которую так любил Черномордый, - она покрывала его своею черной мантией и делала нападения его неотразимыми, а бегство – неуловимым. Но теперь, зародившись тогда, когда погасли последние отблески заката, зашевелился и стал расти в нем какой-то непонятный страх, и ночной мрак казался ему угрожающим. Словно какая-то крылатая опасность нависла над ним и грозила гибелью. В странном беспокойстве мерил волк из конца в конец давно знакомый ему участок леса; одна за другой пара неосторожных белок попалась ему на земле, и он поймал и съел их. Но удовольствие еды на этот раз ускользнуло от него, он ел точно по обязанности, насторожась и прислушиваясь а потом пустился бежать дальше. Скоро он был уже далеко от Гниловища, и, когда забрезжил рассвет, незнакомые места окружали его. Высокие сосны поднимались к небу; длинные полуистлевшие стволы кое-где пересекали дорогу. Становилось все светлее. Возбужденный, злой, томимый каким-то неясным предчувствием беды, волк бесцельно бежал пл лесу, напрасно силясь стряхнуть с себя непривычный страх. Но он все больше и больше давил его. Солнце взошло, надо было искать убежища на день, и Черномордый забился в темную яму под корнями упавшего дерева. Раньше он никогда не вошел бы в этот тайник, из которого нельзя было быстро выскочить; страх загнал его туда, и теснота и мрак ямы казались теперь заманчивыми. Он смирно пролежал целый час; он дремал, но дремота его не была спокойной, приносящей отраду и отдых. Медленно прополз длинный и жаркий летний день. Не сомкнув глаз, Черномордый лежал, собравшись в комок, и все тяжелее и тяжелее давили его неприятные ощущения боязни, неуверенности, тоски. Под вечер мучительные приступы рвоты вдруг сжали и потрясли все тело, и вслед за тянущими сокращениями пустого желудка голод сдавил его внутренности. Волк вылез из своего тайника; но вместо того, чтобы пуститься на поиски за добычей, он стал жадно пожирать сухие опавшие листья; разгрыз и проглотил сухую ветку. Болезнь быстрыми шагами шла вперед, и извращение вкуса заставляло его думать, что он грызет и ест что-то такое же вкусное, как мясо и кости. И с дикой жадностью, дивясь обилию пищи, он торопился наполнить желудок мхом и листьями; прошли мучительные сжимания внутренностей. И снова всю ночь без цели, куда глаза глядят, бежал больной волк; болота, перелески, ручьи пересекал он и шел все дальше и дальше. И страх все сильнее рос в нем. Под утро уже не хватило сил, и Черномордый лег между узловатыми корнями старой сосны. И тут новой тяжелой волной страх охватил его. Черномордый сжался в комок, забился в угол и завыл. Но голос его прервался, он испугался собственного воя и замолчал. Снова побледнел восток, и в сероватом сумраке рассвета проглянули ближние стволы деревьев, узорные листья папоротника и небольшая проталинка между ними. Черномордый лежал, глаза его с широко открытыми зрачками неподвижно и пристально вглядывались в лесную чащу, он думал о врагах, и ему казалось, что они окружают его, близятся и близятся… И как он не заметил этого?! Вот, вот он!.. Огромный серый волк, больше его самого, сидит среди папоротника и смотрит на него. Его глаза горят голодной жаждой крови, он хочет убить Черномордого. Черномордый бросается вперед, его лапы должны удариться о тело врага, но вместо этого он падает на проталинку, осматривается… волк исчез. Но какие-то смутные серые силуэты, один, два, три, четыре… вот еще и еще… Волки, целая стая волков! Все против одного. С ними не справиться, и Черномордый бросается бежать. И серые тени бесшумно скользят за ним… В ужасе с быстротой ветра летит он по пустому и молчаливому лесу, и никто не преследует его: лишь заяц, вспугнутый им, во весь опор катит в сторону. Все эти страшные, озлобленные серые враги, бегущие за ним, бегущие бесшумно, не колебля листьев заросли папоротника, появляющиеся то тут, то там, впереди, с боков, - это только видения волка, рождающиеся в больном мозгу его. И их делается все больше и больше. Ужас растет. Куда деться? Как спастись? Начинает жарко гореть и болеть та губа, в которую укусила его рыжая собачонка, все сильнее, сильнее, и эта боль мешает ему думать, и наконец, остановившись, он безжалостно начинает чесать и рвать губу и передней, и задней лапой. Показывается кровь, становится еще больнее, но зато, оглянувшись, Черномордый больше не видит окружавших его волков. Боль ненадолго прогнала видения, но скоро они придут снова. Дальше бежит Черномордый, боязливо оглядываясь и прислушиваясь. Отовсюду глядят на него горящие глаза, и он читает в них злобу, ненависть, голод и месть. Все против него!.. Тут и волки, и собаки, и зайцы, и телята – все, с кем он сражался и кого убивал до сих пор. Они пришли теперь, когда он болен, когда губа мучительно горит и страх давит сердце. Теперь он слаб, теперь ему грозит смерть! Пощады не будет! Черномордый кидается вперед – и лось заступает ему дорогу; кидается назад – и стая волков спешит ему наперерез; вправо, влево – собаки… Враги!.. Враги!.. Кругом враги! Ледяной ужас, тоскливое предчувствие смерти охватывают волка, и вдруг рождаются из них бешенство и отвага отчаяния. Все равно гибель, так хоть подороже продать свою жизнь и биться до конца. И вот видит он на своей дороге большую белую собаку. Она сидит неподвижно и не шевелится даже тогда, когда Черномордый летит прямо на нее, когда он уже близко и, наконец, бросается. Его лапы обнимают что-то твердое и неподвижное, и зубы, защелкнувшись с силой стального капкана, вонзаются в горло врага. Но собака не падает! Напрягая все силы, волк хочет повалить ее, она все так же сидит перед ним. Его зубы глубоко ушли в тело жертвы; он хочет вырвать их и не может. Что это?! Что это за враги? Неужели они еще и неуязвимы?! В отчаянии волк трясет головой; напружив все четыре лапы, он тянет голову назад, прочь от горла врага, и вырывается. Один из его огромных клыков сломан у корня… А собака все так же, не двигаясь, сидит перед ним, но только обезумевшему зверю этот березовый пень может показаться похожим на живую собаку. Он сломал зуб, бешено кусая дерево. Это был уже верх безумия. С тех пор, в том же ужасе, с тем же бешенством и отчаянием Черномордый двое суток бежал, куда глаза глядят, временами падая от усталости. Полный страха перед призраками, он забыл привычную осторожность и бежал по полям и деревням, не пугаясь людей и собак. Они то спасались от него, то нападали. И он бился, рвал, кусал, убивал и сам сеял ужас по своей дороге. Его укусы, более страшные, чем укусы гремучей змеи, на многих и многих положили свое клеймо. Ядовитый, как гадюка, он отравлял уже легкой царапиной. Сильный, неутомимый, он бежал версту за верстой; целая округа содрогнулась от ужаса, и этот последний набег Черномордого был страшней всей его жизни, страшнее нападения сотни волков. “Бешеный волк! Бешеный волк!!” Крик, шум, бегство… неожиданно, среди бела дня, врывается он в деревню; уже за околицей он разогнал стадо, укусил пастуха, убил собаку; здесь, опустив голову, поджав хвост, он бежит прямо по улице и бросается на все, что ни увидит своими налитыми кровью глазами. Опять он кусает собак, лошадей, свиней. “Бешеный волк!” Его боялись, когда он был здоров, - теперь он был во сто крат страшнее. Но находятся смельчаки, и ходят против него. Напрасно! Волк еще силен, еще ловок, а безумие делает его бесстрашным в схватке. И все еще непобежденный, он бежит дальше и дальше. За ним гонятся, стреляют, но он внушает такой страх, что близко подойти боятся, - и пока он невредим. И, скрывшись из одной деревни в лес, он вдруг вынырнет в другой. “Бешеный волк!” Полных двое суток идет эта страшная гоньба, и описывая круг, Черномордый обегает весь уезд, почти двести верст. Двадцать деревень проходит он на своем пути, пересекает леса, поля и болота, ничего не ел и только изредка проглатывает камень, землю, траву. Силы его истощаются. Он исхудал, ребра торчали, покрытые взъерошенной шерстью; но он все еще кусает. И, когда наступает последняя ночь, уже двадцать девять человек носят в себе ту же смертельную заразу; а сколько собак, телят и свиней – и не сосчитать! Но его драма подходит к концу. Уже четыре дня длится болезнь Черномордого. Начинается паралич нижней челюсти. Она отвисает, и длинный язык, вывалившись из пасти, висит изо рта. Потом и бег становится медленнее, походка делается неверной и какой-то вихлястой, понемногу парализуются и задние ноги. Ночь. Судьба капризна – она привела Черномордого умирать в те же места, где он родился и где прославился. Он прошел мимо Большого Гниловища, вышел на опушку и упал уже без сил в поле, на меже. Рассветает. Волк поднялся и тихо поплелся вперед. Сначала по меже, потом по дорого, через ворота и прямо во двор усадьбы. Под конец он уже не шел, а полз, волоча за собой парализованную заднюю половину тела. Собаки с лаем и воем набросились на него. Волк уже не мог биться. Его слабые укусы, медленные и неуверенные повороты отяжелевшей головы, конечно, не могли бы испугать собак, но они помнили о былой его мощи. “ Не новая ли это уловка?” И, не нападая сразу и решительно, они скакали вокруг него, наполняя гомоном вест двор, и один за другим болезненные укусы сыпались на него. Ночной сторож, лениво побрякивая колотушкой, вышел из-за амбара. “Что собаки так развозились?” Он подошел ближе, глянул и вдруг в сером звере, видневшемся среди кучи собак, узнал волка. - Батюшки, волк! Со всех ног он бросился на крыльцо и принялся стучать в дверь. - Волк! Волк! Вставайте!! Пастух и трое рабочих выскочили на его зов. - Волк? Где? - Э, во! - Черномордый! А, проклятый! Схватив колья, они бросились к нему. Собаки мешали. - Кышш! Прочь, дуры! Ужасная боль в переломанных костях привела Черномордого в себя. Он поднял голову, огляделся и, увидев людей, пополз на них. - Берегись, ребята! Бешеный! На крыльце с ружьем в руках появился Павел Александрович. - Что тут? Волк, говорят? - Волк и есть! Черномордый!! - А, ладно!.. Ну, отгоните собак! Несколько взмахов кольями, и собаки разбежались по углам двора. Волк увидел человека с ружьем, – блеск стали на солнце резнул его глаза, – и пополз к нему. Медленно, слабо и бесстрашно. - Отойдите, стреляю! Раз! Два! Волк разом повернулся на бок и замер. Теперь все было кончено.
